будет расти, шириться и охватывать все большее и большее количество боли земной, трагедии земной.
Но это нам всем в той или другой мере страшно. И поэтому мы отзываемся двояко. Мы или закрываемся, закрываем глаза, зажимаем уши, не хотим видеть; или мы перетолковываем: страдает, да! – но кто же в этом виноват? Страдает, да, – но почему я должен отозваться? Разве нет никого другого? Разве он мне самый близкий человек или я ему? Разве нет никого, кто бы естественно был ему близок?
А второй способ, который мы употребляем для того, чтобы страдание не было таким острым, таким душу разрывающим, это его перестройка на гнев. Легче гневаться на неправду земную, легче гневаться на виновников страдания, а порой на того, кто страдает и требует сострадания, которого мы не хотим давать. Страдать – пассивное состояние; страдать – это значит себя отдать и, как говорится в Евангелии, допустить, чтобы над нами душевно другие сделали все, что только они захотят. А гневаться легко; в гневе есть активность, есть правда, есть мнимая, но все же сила…
Если мы хотим быть Христовыми, мы должны научиться по отношению к страданию каждого человека вокруг нас, каждой твари вокруг нас, всего мира вокруг нас, подобно Христу, допустить это страдание во все наше сознание, чтобы это проникло до глубин нашего сердца…
И перед каждым из нас стоит вопрос о нашем страхе перед страданием – своим, не чужим; страхе из-за того, что нам кажется: если только я откроюсь, если только я услышу, только увижу, только осознаю – мою душу раздерет боль…
Начинается же наше соучастие в жизни мира, в жизни человека и в жизни Христа с момента, когда мы говорим: „Да! Пусть будет так…“ Потому что – будь то мир, будь то отдельный человек, будь то какая-то измученная группа людей – принять других значит, употребляя образ Христа, взять другого человека, чужое как будто страдание на свои плечи и этого человека донести до Отчего дома» [65].
Но человеку в горе можно помочь и практически. Он не нуждается в наших поверхностных эмоциях: «Ох! Ах! Как печально!» Ему нужно, чтобы мы, не закрывая сердца, были рядом с ним – физически рядом. Человеку, потерявшему близкого, не стоит говорить по телефону: «Позвоните, когда понадобится». Он не позвонит! Важно конкретно и лучше всего молча (мой опыт показывает: если я не знаю, что сказать, лучше всего помолчать) помогать практически – например, водить детей в школу, приготовить ужин или просто погулять вместе.
Я дам вам пример. У нас в хосписе лежал умирающий ребенок, и с ним его мама Надежда. Они долго у нас были. Надя с болью рассказала мне, что к ней приходила подруга и все время разговаривала о даче, о цветах, помидорах и так далее. Надя сказала: «Не это мне нужно! Я так хотела бы поговорить с кем-то о своем больном ребенке и о том, что со мной происходит!» Очевидно, что подруга не знала, как себя вести, и лихорадочно, беспрерывно говорила обо всем, что приходило ей в голову.
Суть сострадания не в том, чтобы выжимать из себя какие-то чувства, вздохи, слезы. Мы не в состоянии по-настоящему почувствовать боль другого человека, и не это с нас спросится. Не наша задача унять чье-то горе и боль. Единственное, что мы можем делать – болеть сердцем, что человеку так плохо. Слова и особенно всякие советы чаще всего неуместны. Но мы можем помочь человеку нести страдание мужественно и достойно, можем помочь ему найти смысл в том, что происходит. Во многих работах Виктора Франкла звучит очень верная мысль: если мы не можем изменить ситуацию, особенно когда речь идет о неизбежной смерти, – тогда от нас требуется, чтобы изменились мы сами.
После смерти любимого человека боль утраты неизбежна. Эта боль – тоже выражение любви, которая при жизни выражалась радостью. И когда человек переживает горе разлуки, развлекать его не надо. Цель, на мой взгляд, быть рядом и помочь горюющему или тяжелобольному человеку своим присутствием, своей верой и тишиной. Не стараясь заполнить, утолить его горе чем-то мелким. Наоборот: задача наша помочь ему нести зияющую пустоту, вдруг возникшую в душе. Передать ему веру в Жизнь, уверенность в том, что смерть – это не конец.
«Расставание всегда бывает грустное; но вместе с тем где-то глубоко – расставания нет. Расстаются окончательно, бесповоротно, безнадежно, только когда сердца хладеют; пока сердце тепло, пока есть живое сердечное воспоминание – расставания настоящего нет, люди друг друга потерять не могут. Ум может помешаться, ослабеть – сердце не мешается и не слабеет» [66].
И здесь опять возникает принцип: научиться быть. Быть, а не делать. От нас требуется быть самими собой, быть настоящими и быть в «духе мирном». Цитата из владыки Антония: «Людям порой больше нужен свет, чем наша деятельность; нужен свет, нужно молчание, нужна тишина, нужно то глубокое, безмолвное понимание, которое можно дать человеку только тогда, когда сам внутренне успокоишься, не путем застоя, а путем углубленной внутренней тишины» [67].
Больной и без слов знает, как мы к нему относимся, знает, что у нас на душе. Состояние нашей души, наша тревога, фальшь, ложная веселость неизбежно переливаются в него и влияют на его физическое, душевное и духовное состояние.
Американский психотерапевт, который работал в паллиативной медицине, рассказал мне, как воздействует на умирающего внутреннее состояние медсестры. Медсестра сидела в углу палаты, где умирал тяжелобольной. Возле его кровати находились близкие. Она вдруг подумала с досадой: «Какой дурак! Не хочет признавать свой диагноз и не знает, что умирает!» И тут больной открыл глаза и сказал: «Пусть она уйдет! Она мне мешает!» Другой случай. Медсестра сидела рядом с умирающим больным и молча его жалела, думала: «Как печально! Я не могу ему помочь. Он умирает, он такой одинокий…» Она словно переливала в него свое состояние. Умирающий открыл глаза и попросил: «Пусть она останется со мной, мне с ней хорошо!» Вот свидетельство, что наши мысли становятся реальностью, о чем говорил и Иоанн Кронштадтский.
Если речь идет о верующих и о молитве, то, по моему опыту, не стоит, стремясь подавить собственную неловкость и страх, с внутренней тревогой и суетой читать вслух молитвы или акафисты. Ведь передается именно тревога, слова молитвы тут ничего не значат. Кроме того, при «вычитывании» молитва до Бога не доходит. Лучше, мне кажется, просить Христа, чтобы Он был здесь, в данной
